7.12

[Кэртианские кинки]

Альмейда/Вальдес, фетиш у Альмейды на тонкие пальцы Вальдеса и фетиш Вальдеса на широкие плечи Альмейды, рейтинг высокий, не юмор, не стеб, не десфик

@темы: 7 тур

Comments

[Гость]

Автор очень старался исполнить все условия заявки и надеется, что уважаемый Заказчик оценит усилия.

Пожалуй, Хексберг единственный город в Талиге, где в ювелирных лавках можно найти любой жемчуг, который только вылавливают в морях. И наиболее частыми покупателями подобного товара являются не заботливые родители, решившие побаловать подходящую к порогу совершеннолетия дочь, и даже не влюбленные молодые люди, надеющиеся любоваться переливами жемчужных нитей на коже любимой, а вовсе даже просоленные многими штормами моряки. Именно они скупают прихотливо сплетенные жемчужные нити, не пытаясь торговаться, именно им везут лучшее со всего мира
В лавке Бертольда Шоссе, нестарого еще ювелира, тишина и безлюдье редкость, но сегодня он еще не открывался. Все знают, что вчера пришел корабль с грузом для ювелира и, скорее всего, совсем скоро у дверей соберется пол-хексберг. А пока Бертольд раскладывает дивной красоты жемчуга на темном бархате и в одиночестве любуется.
Все случилось ровно так, как он и предполагал. Люди, восхищенные вздохи дам, щедрые, открытые улыбки моряков и звонкое золото в обмен на слезы найери, как называют жемчуг на юге. А потом толпа как-то схлынула, разошлись довольные покупками, оставив в лавке только троих: самого Бертольда, Альмейду и Вальдеса. Оба моряка были друзьями не разлей вода, и оба были достойны стать вице-адмиралами. Так что сейчас весь Хексберг с замиранием сердца следил за тем, что же получится, когда один из друзей обойдет другого. Ну, а сейчас, видимо они решили на удачу задобрить кэцхэн
И именно для них Бертольд доставал сейчас самые красивые, самые совершенные ожерелья.
- На них пошел лучший жемчуг, господа. Ну, и цена, сами понимаете… - он не извинялся, он знал, что если у моряков хватит денег, они заплатят.
- Да кошки с ней, с ценой! – Вальдес заразительно смеется и подхватывает в горсть длинное ожерелье. Тонкие пальцы оглаживают крупные жемчужины, от соседства с зацелованной солнцем кожей сияющие особенно сильно. Провисшая нить скользит по коже Бешеного, ловя блики свечей и мерцая особенно привлекательно и Альмейда, пользуясь тем, что ювелир наклонился к прилавку, выкладывая еще несколько ожерелий, любуется Ротгером. Для Рамона сочетание рук Ротгера и жемчужин, скользящих между сильных пальцев, как удар под дых в кабацкой драке. На секунду ему хочется, чтобы это длилось бесконечно, настолько красив сейчас Ротгер. Но ничто не вечно в подлунном мире. Вот распрямляется ювелир, и Вальдес бережно укладывает на место жемчуг, который только что держал в руках, чтобы склониться над очередной нитью. Рамон встряхивает головой, отгоняя наваждение, и подходит к другу, оттесняя его от жемчужин.
- Эй, Бешеный, мне оставь хоть немного!
Вальдес смеется в ответ на толчок, но только мотает головой
- Не дождешься, Рамэ, я скуплю весь жемчуг у почтенного мэтра Бертольда и ни чего тебе не оставлю, понял!
Хочется придушить ржущую заразу, но это желание гаснет, потому как смех смехом, а выбирать жемчуг одному не дело. Другое дело вот так, отпуская шпильки в адрес друга, выслушивая ответные, любуясь… Но тишину разбивает голос мастера.
- Господин Вальдес, для господина Альмейды я всегда оставлю несколько нитей, уж не обессудьте.
- Что, съел? – Рамон фыркнул и отложил в сторону несколько ожерелий, надеть которые не погнушалась бы и герцогиня. Но ни одной герцогине не было суждено носить эту красоту, жемчуг этой ночью украсит совсем другие шейки. И блестеть ему на них совсем недолго, а потом.. Да какая, в сущности, разница, что будет потом с подарком?
Вальдес только рассмеялся, в свою очередь расплачиваясь с Бертольдом и забирая свою покупку. Оба моряка со смешками и шуточками вывалились из лавки, не забыв ритуально потолкаться в дверях, жалуясь один на узость проема, а второй на излишнюю ширину плеч друга. День потек своим чередом, а к вечеру все моряки потянулись на гору.
Весенний Излом, буйная пляска, шестнадцать костров, меж которых вьется, танцуя, человеческая лента. И плечо друга под ладонью, и его пальцы, вцепившиеся уже в тебя. Слепое, нерассуждающее, безграничное доверие. Только так и можно в море, только так и должно быть в жизни. Бъет в лицо ветер, играет с распустившимися завязками рубахи, целует кожу, щекотно пробирается под ткань, свиваясь клубком у спины, чтобы через удар сердца исчезнуть, дернуть за каждое из висящих на дереве ожерелий и осыпать моряков жемчужным дождем. Больше всего почему-то достается Ротгеру. Он смеется, трясет головой и из вьющихся волос выкатывается еще с дюжину жемчужинок. Кто-то передает Рамону флягу, и он делает глоток, отвлекаясь, а когда оглядывается, сунув битую жизнью емкость в чьи-то руки, то Ротгера рядом нет, только мелькает в просвете между спинами знакомый взлохмаченный затылок. Альмейда улыбается и на какое-то время забывает о друге. Да и до Ротгера ли, если все собравшиеся сегодня на горе, горят желанием поздравить свеженазначенного вице адмирала Альмейду. А Ротгер… Он еще немного тут побудет и все ему объяснит! Альмейда верен слову, он действительно сколько то еще покрутился среди моряков, переходя от костра к костру, а потом ушел, предварительно вызнав, где последний раз видели Ротгера. Оказалось, что Вальдес усвистал по направлению к дому. То ли его девочки не приголубили, то ли решили, что пить Вальдеса еще и сегодня просто неприлично, кто их знает веселых и древних горных ведьм. Короче, что бы ни случилось, искать Бешеного следовало у него же в доме, чем Рамон и занялся, отдавшись этому делу со страстью нетрезвого вице-адмирала
Перво-наперво он побарабанил в дверь. На стук никто не ответил, хотя окно на втором этаже было освещено. Рамон почесал за ухом, и, без каких-либо метаний, подошел к кривой яблоне, чьи ветки как раз подбирались к окну спальни Бешеного. Когда Рамон повис на первой ветке, испытывая ее на прочность, раздался странный хруст, но Альмейда значения ему никакого не придал и полез наверх, в особо сложной ситуации помогая себе сочными марикьярскими выражениями. Когда до вожделенного окна осталось всего ничего, а треск веток из предупреждающего перешел в откровенно пугающий, окно распахнулось, и на подоконник уселся Вальдес. Пребывал он тоже в не самом трезвом состоянии, но руку своему теперь уже непосредственному начальству подал и подстраховал в безумном прыжке со сгибающейся ветки на подоконник. Впрочем, на подоконнике Рамон не задержался. Шагнул в комнату и вздохнул. Как всегда, куча вещей на сундуке, ворох карт, придавленный стаканом и подсвечником, книги и кровать, выглядящая так, словно тут резвилась вся команда Франциска, отпущенная на берег. Рамон присел на край стола, уперся плечом в стену и поднял взгляд на Вальдеса.
- Ротгер, прости.
Вальдес от неожиданности аж вином подавился. И пришлось Рамону его по спине стучать и насильно отбирать стакан. Когда страдалец прокашлялся, то почти со священным ужасом уставился на марикьяре.
- Альмейда, ты совсем сдурел?
- Я? С чего ты взял?
- У тебя жар похоже. По яблоням лазишь, извиняешься…
- Да нет у меня жара! А извиняюсь… Ну, я ж не знал, что ты так хочешь в вице-адмиралы!
-Я? Нет, ты точно больной! Ну, подумай ты, сколько Салине лет. Тот, кто вице-адмиралом станет потом первый кандидат в Первые адмиралы. А оно мне надо? Так что ты больной, Рамон! Еще не хватало мне из-за такой мелочевки рушить дружбу. И не извиняйся даже, а то в глаз дам. Я могу, ты знаешь. И твоя болезнь меня не остановит.
Постоянные поминания Ротгером его болезни порядком разозлили Рамона, он вскочил со стола, подлетел к стоящему у кровати Бешеному и прошипел, наклоняясь так, чтобы их лица были на одном уровне,
- Я здоров! Не веришь – пощупай. – а Вальдес, тварь закатная, хмыкнул только неопределенно и пристроил руки на плечи Рамона, оглаживая их и смыкая на талии Альмейды. Постоял так, прижимаясь, а потом потянулся вперед и губами сперва виска коснулся, потом отвел волосы, мазнул по лбу, и только после всего этого прижался губами к губам Рамона. Марикьяре на минуту замер потрясенно, чувствуя, как чужие обветренные губы проходятся по его собственным, как язык касается уголка рта, словно прося разрешения или извиняясь за нахальство. Постоял немного и послал все к кошкам. Потому что кэцхэн, дразнясь, давно становились похожими на черноглазого полукровку, сейчас с упоением целующего Рамона, И почему Альмейда никому об этом не говорил, да какая в сущности разница, если сейчас под его ладонями сминается ткань рубашки Бешеного, давая доступ рукам к смуглой коже, исчерченной полосочками шрамов? Если Ротгер, отвлекшись от поцелуя, снова и снова, как незрячий, проводит ладонями по плечам Рамона?
Рамон не желает задумываться, он уже сам перехватывает губы Ротгера, запуская пальцы в его волосы и сжимая его затылок, только чтобы он не отстранился. А Ротгер и не думает. Похоже, что он не думает вообще ни о чем, кроме того, с кем он сейчас и чем они занимаются. На секунду сплетшиеся тела расходятся в стороны, чтобы оба моряка могли скинуть мешающие тряпки, и, наверное, чтобы понять, что назад уже нет пути. Никакая дружба после такого, не сможет остаться прежней, а значит, нужно пройти прямо по единственной дороге. И снова поцелуи, то осторожные, изучающие, то жадные, болезненные, почти укусы. Такие, чтобы задыхаться от нехватки воздуха, а оторваться, чтобы хоть глоток перехватить, не получается. Уже не получается. И как-то удачно оказывается рядом кровать и Ротгер падает на нее навзничь, утягивая за собой Рамона, укладывая марикьяре на себя, прижимаясь всем телом и целуя и прихватывая губами и зубами все, до чего только дотягивается. Альмейда находит в себе силы, чтобы приподняться на локте и отстраниться, хотя тело воет от желания снова прижимать к себе полукровку, перехватывать его запястья, любоваться, как сжимаются на льне простыней тонкие пальцы.
.

[Гость]

- Ротгер? – а руки сами тянутся пройтись, прижимая, ладонью по груди, коснуться сосков, снова двинуться вниз и замереть уже на бедре, чуть царапая ногтями кожу и чувствуя, как наливается член Ротгера, да и твой собственный. Что же творишь, Бешеный?
Ротгер умеет отвечать, не произнося ни единого слова. Расцветает на губах шалая улыбка и Вальдес ерзает, устраивается под Рамоном удобней, опять тянет руки и плечам и, приподнявшись, опять начинает целовать. И последние проблески разума под этими поцелуями испаряются, тают, как туман под лучам солнца. И остается только страсть и жажда обладать им вот таким. Красивым, свободным, ласково прижимающимся, чуть ли не урчащим на ухо, которое за миг до этого вдумчиво покусывал. И Рамон подчиняется. И целует, прикусывает, пробует на вкус, вдумчиво подводит к тому пределу, за которым уже можно потерять себя, оставаясь на грани. Альмейда, конечно не новичок в плотской любви и мужчины были и женщины. Последних, впрочем, больше, но что-то ему подсказывает, что с Ротгером не получится просто из любопытства перепихнуться. Да и сам он не хочет так. А потому упоенно ласкает Ротгера, хрипло уже стонущего у него в руках, губами, касаниями, взглядами. И как-то так выходит, что склянка с маслом вовремя подворачивается в руки. И пахнет чем-то южным и теплым, и страшно причинить боль этому безумному, бешеному, твоему Ротгеру. И первое движение, которое совпадает с его, сносит последние преграды, разумеется, если там вообще оставалось что сносить И становится слишком хорошо, чтобы молчать, но он старается. Ловит сам себя за кончик языка и прикусывает, впивается поцелуем в порядком уже искусанные губы Бешеного, гладит его волосы, чувствует, как прижимается к сердцу его ладонь. Рамон старается терпеть, не спешить, чтобы Ротгер снова почувствовал то же возбуждение, которое заставляет Рамона дышать прерывисто и хрипло. И дожидается. Ротгер всхлипывает, на секунду закрывая глаза, а потом ресницы распахиваются, снова являя угольно-черные глаза в которых отражение того же возбуждения, что хлещущей нервы плетью, гуляет по жилам самого Рамона. И хриплый, требовательный шепот в губы и с каждым движением все быстрей и быстрей, и в конце концов, в какой то момент сил им обоим не хватает. Ротгер выгибается, забрызгивая семенем себя и Рамона, а Альмейда отстает совсем ненадолго. Перед глазами все плывет, но Ротгер, вот он, тут, якорь в ставшем мгновенно непрочном мире, жадно целует шею, успокаивающе отводит с нее прилипшие темные прядки и улыбается. Улыбается так, словно ему невесть какой подарок сделали. Хотя… может для Вальдеса это и есть подарок? Рамон не задумывается, он просто хочет снова сделать так, чтобы Ротгер заполошно стонал под ним, чтобы чувствовать, как каменеют в судороге наслаждения мышцы, чтобы снова пальцы обжигало семенем. Он мягко толкает попытавшегося было встать Ротгера на подушки, смотрит на него, изучающее и как-то ласково, и устраивается между его раздвинутых бедер. Касается ладонью бедра Ротгера, проводит по старому, еще детскому шраму на колене и наклоняется к паху. Рамон замирает на секунду и целует головку полувозбужденного члена. Под губами Альмейды член Бешеного оживает буквально на глазах, наливается новой кровью, но выпускать его Рамон не собирается, только придерживает бедра Вальдеса, подающиеся навстречу каждому движению языка по головке. А Ротгер стонет, совершенно не заботясь о нравственности соседей, хрипит, запрокидывая голову, и недвусмысленно разводит колени. Понять неправильно его попросту невозможно, Рамон еще раз проводит языком от мошонки к головке и заменяет губы ладонью, помогая Ротгеру поудобней оплести его талию ногами. На этот раз им обоим хватает всего нескольких удивительно слитных движений, чтобы снова кончить почти одновременно. Ротгер снова улыбается, блаженно раскинувшись по кровати морской звездой. Рамон только улыбается, подтягивая с одного из сундуков полотенце, и стирая с живота любовника, а потом и со своего, их уже общее семя. Потом устраивается рядом и перебирает его волосы, кольцами вьющиеся после довольно экспрессивно проведенной ночи. За окном уже скоро рассвет, а сна почему-то ни в одном глазу. А вот Вальдес, похоже, не прочь заснуть, потому как уж больно сладко пристраивается на плече Рамона, опуская ладонь на узкую талию марикьяре и на мгновение касаясь солоноватой кожи губами.
- Ротгер?
- М?
- Ну, чего ты мне плечи целуешь?
- Завидую. У тебя знаешь, какие плечищи широченные? Я себя рядом мальчишкой худосочным чувствую.
- Завидуешь и потому целуешь?
- Еще любуюсь. Знаешь, - Ротгер находит в себе сил, чтобы оторваться от его плеча и приподнимается, – это очень красиво, когда ты между костров танце идешь.
Рамону почему-то краска бросается в лицо, он со смехом роняет Вальдеса обратно, перехватывает его запястья, и сгребает любовника в охапку. Усталость, бессонная ночь, праздник и поцелуи горных ведьм, - все это мягкой тяжестью наваливается на плечи, заставляя из последних сил прижаться щекой к встрепанной макушке и натянуть одеяло повыше. Больше ничего Рамон не помнит, проваливаясь в глубокий сон. И не задумывается о том, что может случиться наутро. А впрочем, он уверен, что утром все будет хорошо.
Конец

[Prydderi]

ня

[Джедайт]

Кажется, это была моя заявка
Уж очень похоже на то, что таки да))))

Спасибо огромное!
Заказчик (или нет) оценил в полной мере старания автора соблюсти все условия заявки)))
Спасибо-спасибо-спасибо! Я вспомнил, за что я полюбил эту пару в своё время))) Аж захотелось пойти и перечитать три с половиной текста, которые по ним есть)))
Правда, текст немного стоит вычитать) Но мне удовольствие от прочтения это не испортило)))
А на утро точно всё будет хорошо! Эти двое просто не позволят, чтобы было иначе!

Автор, откройтесь))

[Ызарга]

здорово!
очень светло и вместе с тем чувственно)

[<Эльхен>]

Ох уж эти пальцы Ротгера...

[Гость]

<Эльхен> ох уж эти плечи Альмейды... Ну, заказчик видел)
Ызарга Спасибо)
Джедайт Действительно, эти двое - точно не позволят.
Prydderi Мыррь!

Автор.